Книга:

ВЛАДИМИР МОНОМАХ

Чтобы дополнить этот тенденциозный пе­речень своих деяний, Владимир сам стал писать как бы конспект автобиографической летописи. Он записал много эпизодов своей борьбы с половцами, не вошед­ших тогда в официальную летопись. Он писал о том, как брал в плен половецких ханов, о внезапных встре­чах в степи с огромными силами половцев, об удачных преследованиях, о битвах на огромной степной поляне между Росью и Стугной. Чувствуется, что главная тя­жесть всех военных и полицейских функций в великом княжении Всеволода лежала на плечах его старшего сы­на, так как сам великий князь последние девять лет своей жизни не участвовал в походах.

Фактически, владея вместе с отцом всеми тремя ча­стями «Русской земли» — Киевом, Черниговом и Пере-яславлем, Владимир Мономах несомненно мог рассчи­тывать на получение (по наследству и по праву владе­ния) великого княжения после отца. Однако, когда бо­лезненный Всеволод в 1093 г. умер, то на киевском пре­столе оказался не Владимир, бывший в эти дни в Киеве, а Святополк, приглашенный из Турова. Летопись, быть может, подправленная потом рукою Мономаха, объяс­няет это обстоятельство благочестивыми размышлениями Владимира, не желавшего будто бы начинать новую усобицу и будто бы уважавшего династическое старшин­ство своего кузена.

Едва ли это так: спустя 20 лет Владимир не побоял­ся пренебречь династическим старшинством, а что ка­сается усобицы, то известно, что в руках Владимира и его брата Ростислава были дружины всего воинст­венного левобережья, а Святополк Туровский рас­полагал всего-навсего восемью сотнями собственных «отроков».

Дело было в другом. Как станет ясно в дальнейшем, главной силой, останавливавшей торопливые переезды князей из города в город, было крупное землевладель­ческое боярство. Выбор князя в конечном счете был обусловлен волей «лучших мужей», «старой дружины». С конца XI в. политическая роль боярства непрерывно возрастала. Все чаще и чаще боярство, приглядываясь к пестрой веренице князей, оценивало дела и успехи, ум и сговорчивость того или иного князя и «вабило» под­ходящего кандидата на престол, приглашало по своей воле из другого города, а иной раз и закрепляло свои преимущества, заключая с ним договор, «ряд», без кото­рого князь еще не считался полноправным. От воли «смысленных», считавших себя опорой феодального войска Руси и составлявших боярскую думу, зависело — открыть ли ворота князю, стоящему под стенами Киева, и торжественно ввести его в Софийский собор, принося ему присягу верности: «Ты — наш князь; где узрим твой стяг, там и мы с тобой!», или же твердо сказать уже правящему князю горькие слова: «Пойди, княже, прочь. Ты нам еси не надобен!».

Политика князя Всеволода, за которую нес ответ­ственность и Мономах, вызвала резкое недовольство «смысленных». Боярство возмущалось произволом кня­жеских судей и сборщиков, изобретавших ложные штрафы и грабивших народ. «Народолюбие» бояр было, конечно, демагогическим приемом, но применение та­кого приема говорит о том, что разгул княжеских тиу­нов и вирников затрагивал и боярские интересы, нару­шая, очевидно, иммунитет их вотчин.

Двадцатилетний переяславский период жизни Вла­димира Мономаха (1094—1113 гг.) характеризуется дву­мя чертами: во-первых, это активная, наступательная борьба против половцев, рвавшихся на Русь через Пе­реяславское княжество, а во-вторых, попытки скло­нить на свою сторону киевское боярство, распоряжав­шееся в известной мере великим княжением.

Борьба с половцами, которую Мономах, будучи вла­детелем пограничного княжества, неизбежно должен был вести, в глазах современников всегда выглядела как об­щерусское дело, как защита всей Руси.